Энни Лейбовиц

Какой совет вы бы дали себе молодой?

ЭЛ: Не думаю, что могла бы посоветовать что-то себе молодой, потому что она вряд ли бы меня послушала.

Как вас занесло к Rolling Stone?

ЭЛ: После второго курса Художественного Института Сан-Франциско я поехала в Израиль работать в кибуце. Я не была уверена, что вернусь. Мой молодой человек в то время оформил мне подписку на журнал Rolling Stone. Я читала каждый номер, от корки до корки. В то время для меня это был единственный источник новостей о США. Потом я вернулась и продолжила учебу. Однажды я зашла в офис Rolling Stone и показала им пару своих снимков с демонстрации против войны во Вьетнаме и несколько других, которые я сделала в Израиле. В Сан-Франциско в те времена активизм просто кипел. Rolling Stone поместил одну из моих работ на обложку номера.

И после этого журнал часто отправлял на задания. Что вы испытывали?

ЭЛ: Было очень волнительно, но в Институте никто не поддерживал эту идею. Фотографию нам преподносили как искусство. Даже не предполагалось, что мы можем продавать снимки. Другие студенты смотрели на меня с призрением. Я чувствовала себя одинокой – очень одинокой. В конце концов, то напряженное время, на самом деле, оказалось благотворным для работы. Я использовала опыт работы по заданиям журнала для взросления в качестве художника. Я просто входила во все эти разные миры и фотографировала то, что мне было интересным. Я честно только этим и умела заниматься. Я не была такая уж и амбициозная. Мне просто нравилась фотография.

Как ваша семья восприняла вашу первую фотографию на обложке? Ваш отец был военным летчиком и служил в ВВС.

ЭЛ: Он никогда ничего не говорил. Жаль, что его нет в живых, чтобы поговорить об этом. Серия документальных фильмов о войне во Вьетнаме перенесла мою семью в то время. Сейчас мы о ней говорим. Мой отец был размещен на авиабазе Кларк на Филиппинах, в которой находился госпиталь, куда доставляли жертв с поля боя. Моя мама вела изощренную богемную жизнь, а мой отец зарабатывал на жизнь военной службой. У них было 6 детей, и это было единственное, что он мог делать. Затем, в Художественном Институте я училась с множеством сумасшедших вьетнамских ветеринаров, которые учились в рамках закона о льготах демобилизованным. Один из моих сокурсников был во Вьетнаме, он говорил, что потом перестал носить оружие. Он просто накуривался и фотографировал. Это было сюрреалистичное и запутанное время.

Кто были ваши первые герои?

ЭЛ: Первые фотографы, которыми я восхищалась, были Анри-Картье Брессон и Роберт Франк. Помню, как смотрела на их работы и осознавала, что значит быть фотографом. Камера дала вам право идти в мир с какой-то целью. Я также любовалась снимками фотожурналистов издания Life.

Захватывающая фотожурналистика вышла из Вьетнама. Работы Ларри Берроуз такие сильные и нежные. Они запечатлены в моем уме и по сей день. Со временем я полюбила и училась у Ричарда Аведона, Ирвинга Пенна, Хельмута Ньютона, Дайан Арбус. А потом были замечательные писатели, с которыми я работала в Rolling Stone. Хантер С. Томпсон изобретал гонзо-журналистику. Я был с Томом Вулфом на запуске Аполлона 17, благодаря чему последовала его книга The Right Stuff.

Было ли трудно уйти из Rolling Stone?

ЭЛ: Мне было страшно, когда я пошла в Condé Nast. Я слышала страшные истории о том, что пользуются тобой, а затем выкидывают. Но у них была великая история фотографии, которая творилась именно там.

Вскоре я поняла, возможно, потому что смотрела на все эти книги с фотографиями, что у людей была карьера. Я смотрела на таких, как Уэстон, Дороти Ланг, Эдвард Стейхен и даже Альфред Штиглиц, которые делали свою работу на протяжении всей своей жизни. Мне, молодой, было ясно, что это не то, чем я буду заниматься какое-то время, а потом переключусь на что-то другое. Журналы дали мне структуру, которая мне нужна лично. И я поняла, что почти все фотографы, которыми я восхищалась, имели некий коммерческий опыт, который был связан с тем, чем на самом деле была их работа как «искусство».

Ваша работа изменилась?

ЭЛ: По природе я – наблюдатель. Я до сих пор снимаю в своей голове для репортажей – то, что я могла увидеть на первых порах в Rolling Stone – и транслирую их во что-то более формальное.

Кто для вас был самым лучшим примером для поражания?

ЭЛ: Возможно, Ричард Аведон. Его студийные фотографии особенно хороши. Он чутко понимал психологию портрета. Он был мастером портретной съемки. Это был настоящий обряд для Rolling Stone, когда они запускали «The Family» (21 октября 1976), целый альбом посвящен его портретам американскому эшелону власти. Журнал смирился с силой фотографического снимка. Я никогда этого не забуду. Все только и говорят о фотографии Джона и Йоко как о значимом моменте, но, на мой взгляд, серия портретов «Семья» - высший пилотаж.

По материалам журнала RollingStone